Владимир Иванович курил, лежа на диване в чем мать родила, не считая дырявых носков, и выпускал в окружающее пространство нервный табачный дым. Он докуривал уже вторую папиросу и теперь уже наконец-то собрался с мыслями.

-Ну, ты хоть бы посопротивлялась там для приличия. Хоть какую-нибудь девственность продемонстрировала б. Нет, ну честное слово. А то, как захочу, так сразу и даешь. Ну, разве ж это хорошо?

Любовь Матвеевна сжалась виновато калачиком на другой половине раскладного дивана и смотрела куда-то в сторону, очевидно, демонстрируя не столько давно утраченную девственность, сколько загадочную женскую грусть.

-Тебе же хорошо от этого, - отвечала она так, чтоб в голосе звучала обида, а может и вправду обижалась, - ты же рычишь, даже слюну пускаешь. Я же понимаю, что тебе это надо.

Владимир Иванович рассерженно потушил папиросу, втаптывая ее большим пальцем в табачную золу пепельницы:

-Слюна это потому, что я рот забываю закрыть в таком случае. И не рычу я, просто голос меняется. Не сбивай ты разговор. Ведь как же тебе не стыдно было мне предлагать эту позу. Со стыда бы сгорела другая, а ты, не раздумывая ни грамма, ноги передо мной раздвигаешь. Потворствуешь мне.

-Ты же ревел как зверь, когда кончал со мной в этой позе. Чего же тут раздумывать было?

-Во! Вот я и говорю, что дура ты. А если я тебе скажу, чтоб ты как макака какая-нибудь отвратительная по квартире в натуральном виде прыгала передо мной. Что ж ты станешь разве делать такую гадость?

-Стану.

Владимир Иванович хлопнул себя по лбу ладонью.

-Как же можно жить с таким беспринципным человеком, а Люб? Когда я тебе в неестественной форме предлагал совокупление, почему не отказала? А?

-Чего ты сердишься? Не хочу я этого разбора полетов.

-А вот я хочу! Хочу услышать твое мненье по этому поводу! Разве ж хорошо в жопу давать? Разве так тебя воспитывали родители?

-Родители, Вов, у меня очень хорошие.

-Да, но что бы ты сказала, если узнала, что и твоя мать тоже дает твоему повод папе для неестественного секса?

-Ничего бы я не сказала.

Этого Владимир Иванович не мог стерпеть и вскочил, охваченный внутренним возмущеньем. Он зашагал по комнате, снова закурил и начал серьезно аргументировать.

-Молчанье это не выход, Люба. Если все будут молчать и делать эти безобразия, то мы неизвестно куда докатимся, - сторонник критического секса размахивал руками и огонек папиросы выписывал в воздухе самые диковинные мыслете.

Любовь Матвеевна глядела на них безучастливо, а затем заулыбалась.

-Чего тут смешного? Тебе это все хиханьки, я так понимаю.

-Я, Вов, смеюсь, что он у тебя сейчас такой маленький и болтается, когда ты ходишь.

Владимир Иванович остановился и спросил:

-Кто болтается?

-Писюн твой. Сморщился, когда ты нервничаешь. Ты, Вов, не нервничай. Пошумел и будет. Прыгай ко мне.

Владимир Иванович прекратил ходячие движения, докурил и послушно полез обратно на диван. Потихоньку рыча от удовольствия, он вдруг заметил:

-Не, Люб, ты пойми меня правильно. Я не против сердечных отношений, но ведь и романтика должна присутствовать.

-Должна, должна, Вов… Не останавливайся.

***

Опустошенный Владимир Иванович пролежал молча минуты полторы и затем заметил:

-Вот опять не сопротивлялась даже. Как еще тебе объяснять? Ну, никакой же романтики!