Карлсон сидит напротив меня. Мы курим дешевые канские сигареты. Неприятный дым наводит на мысль о вреде табакокурения. Сигарет уже не хочется. Просто надо чем-то занять руки и рты. Я не затягиваясь выпускаю клубы и обжигаю неба. Мы молчим. Все уже сказано. И не сегодня и не вчера. Нам, в общем, всегда было не о чем говорить. В окне  светает и приходит чувство, что не начавшийся еще день будет пустым.
В прошлый раз, таким же вот утром Карлсон пытался доказать мне, что не я курю сигарету. А сигарета курит меня.  «Это не ты подносишь бычок ко рту, а бычок тянет твою голову к себе.» Неплохо для антиникотиновой пропаганды. Как-то так обстоятельно, маниакально доказывал. Сверкая глазами. Ему всегда нравилось быть сумасшедшим. Ему всегда нравилось кричать во время спора и делать после многозначительные фальшиво загадочные паузы. Он любит упираться своими краснеющими белками в глаза. Я не люблю. Я отвожу взгляд.
Сейчас он, как и я, смотрит в сторону. Он – мой единственный великий друг.
Завтра он уедет в Москву. Я пытаюсь сделать вид, что мне очень жаль с ним расставаться. На деле, я хочу, чтоб он поскорее убрался. По хрен куда, хоть в москву. Хоть из моей квартиры, хоть вообще из жизни. Из своей жизни.
На столе недопитый портвейн. Пить уже не хочется. Портвейн гадкий и уже утро. В такое время быть пьяным невозможно.  Мы выходим из квартиры.
Во дворе день начинает дворник. Я вижу Карлсона в последний раз.

Карлсон вернулся из москвы. Говорят, там его накормили пирожками с наркотиками. Я не хочу его видеть, а он пишет мне песни. Хорошие такие песни, говорят по духу похоже на раннего Башлачева. Я шучу, что хочу, чтоб он умер. Тогда право на публикацию его стихов достанется мне.
Мы едем на электричке. Он курит дерьмо в тамбуре и поет свои песни. Одна песня про веселую стаю волков. Волки в песне собирались на лесной опушке и вторили какому-то веселому бесу. Потом все как-то изменилось. То ли бес помер, то ли повзрослел, то ли разочаровался в жизни. А может, и  с волками что-то случилось. В общем, конец грустный – лес остался без музыки. У Карлсона все концы песен грустные. Даже та, которая про сосиску.  Карлсон нашел оправу без стекол и носит ее не снимая. Люди смотрят на него с недоумением. Мне весело. Он худой, загорелый со спутанными волосами. Он носит оправу без стекол и камуфляжную форму. От него пахнет застарелым потом. Ему подарили банку тушенки и он был несказанно рад этому. Утром мы гуляли с ним по виадуку. Ненавидели друг друга и играли в рыцарей. Чему-то клялись и говорили в рифму. Потом я разбил ему в шутку лицо. Он мой единственный великий друг.

Карлсон поет на моем концерте. Концерт и так, без его участия, провалился. Я не попадаю в ноты. Я пьян и падаю со сцены. Люди плюясь уходят из зала. Карлсон ставит окончательную точку. Его гитара не настроена. Он стесняется петь. Его никто не слышат.  И песни у него паршивые. Ему кричат – «Пошел на хер отсюда». Он уходит. В следующий раз кричат мне. Ухожу я. Карлсон раздавлен. Он пьет китайскую водку глотками. Он не хочет разговаривать. Я не хочу разговаривать с ним. Он сорвал мне концерт. Он – мой единственный великий друг. Это был мой последний концерт.

Карлсон стоит около моей двери. Он не подходит ко мне и безумно улыбается. Он зовет меня к себе шепотом. Он просит у меня помощи. Он разговаривает с деревьями и говорит, что есть единственный свет в мире, которому стоит покланяться. Он убегает от меня. Каждый раз он отбегает от меня на 20 метров и останавливается. Он опять говорит о свете. Он хочет поехать в степь. Прямо сейчас, ночью, из города. Я иду за ним. Я прошу его остановиться. Он прыгает на встречные машины и обнимает деревья. Я бью его по лицу. Наотмашь. Он падает. Я кладу его себе на спину и несу домой. Он отбивается и кусает меня. С моего плеча капает кровь. Он кричит. Он зовет на помощь. Я продолжаю нести его домой. Я прошу встречных людей помочь  мне. Я понимаю, почему они отказывают. Дома у Карлсона начинается припадок. Я вызываю ему скорую. Родители его не слышат. Они уговаривают меня еще посидеть. Я не хочу возвращаться к себе. Мне интересно. Чем все закончится. Я говорю, что надо вызвать экзистанционалиста. Или этого, как его – экзорциста. Карлсон ненавидит меня. Он плюет мне в лицо и брыкает ногами. Приезжают медики и ставят ему укол. По ночному городу я иду домой.  Мне плевать на Карлсона. Я выполнил свой долг. Я герой, я доставил сумашедшего домой и помог успокоить его. Моя самооценка растет. Я буду рассказывать об этой истории всем. Это интересный факт. Сумашедший друг - забавный факт в моей биографии. Он – мой единственный великий друг.

Карлсон сидит напротив меня. У него грязная шея. Серый воротник рубахи торчит из рваного свитера. Он держит в руках книгу. Он держит в руках Библию. Других книг он не берет в руки. Они не подходят ему. Его глаза – камеры скрытого слежения. Его глазами за мной следит Бог. Бога нет. Он снисходительно улыбается мне. Он нашел в себе Его. Он думает, что я тоже найду. Он говорит « Я не просвещен. Я еще ничего не знаю, но я знаю больше чем ты.» Он выходит за дверь, и в крестится в проеме. Он не ест по пятницам скоромную пищу. Он – мой единственный великий друг.